Христос и исповедь

Для тех, кто уже позабыл, каково это – стоять впервые в очереди на исповедь и с трудом подбирать слова, сгорая от стыда и неловкости, не очень понимая, как и что надо делать, исповедание грехов может превратиться в нечто обычное и рутинное: подошел к священнику, прочитал или рассказал на память список своих прегрешений (один в один с тем, что исповедовал в прошлый раз), услышал разрешительную молитву, а затем – к Причастию. Или же все-таки исповедь – это вовсе не перечисление грехов? Что же тогда? Как она вообще появилась в жизни Церкви, как стала такой, что знаем мы? И почему нам так важен ответ на детский вопрос: какой человек хороший?

Как исповедь стала тайной?

В чём смысл христианской жизни? Зачем ходить в церковь? На эти вопросы есть множество разных ответов. Один из них в том, что в Церкви есть Таинства, два из которых – исповедь и Причастие (Евхаристия) – составляют центр христианской жизни. Когда говорят об этих Таинствах, то рассуждают и об обожении: Бог сделался человеком для того, чтобы человек мог стать подобным Богу.

Именно для этой цели, как нам кажется, и существует Таинство исповеди. Как же она происходит? Как она появилась? Если всё упростить, то можно сказать так: в этом Таинстве мы в присутствии священника рассказываем Богу о своих грехах. Раскаиваемся в них регулярно. Зачем же и что мы делаем?

В Евангелии можно прочесть о покаянии времен Иоанна Крестителя, когда люди раскаивались всего единожды, а не приходили к святому опять и опять: да и советы, которые он давал, не касались всего подряд, а скорее задавали лишь направление. Далее мы читаем об исповеди у апостола Иакова и в других местах: исповедуйте друг другу свои проступки. Что интересно, подобное представление об исповеди мы находим даже и в современном православном Требнике: несмотря на то, что мы привыкли к массовым исповедям, в Требнике практически везде говорится об исповеднике в единственном числе, а привычное для нас «прощаю и разрешаю» – позднейшее заимствование из католического богослужения. Изначально же так называемой тайносовершительной формулой был собственно сам факт исповеди.

Ещё один момент, который стоит отметить. В вопросах к исповедующемуся говорится о том, что мы сейчас назвали бы преступлениями против общества или человека. По изначальной логике Требника, такая исповедь тоже совершалась лишь однажды в жизни (хотя, конечно, никто не закрывал для человека возможность для повторного покаяния), и совершалась она перед церковной общиной, ведь именно в результате своих грехов человек терял связь с другими людьми – переставал с ними общаться, был отлучён от общения. И те, кто принимал его обратно в церковное собрание, хотели понять, сможет ли он снова жить с ними одной семьёй в единомыслии и чистоте.

Когда же и как возникла та исповедь многократная, тайная и во многих грехах, которую мы знаем сейчас? Всё началось с присоединения множества неофитов после Миланского эдикта: богатые люди вдруг не захотели исповедоваться перед простолюдинами, а простые – вслух называть грехи перед теми, в чьей власти они находились. Позже к этому добавилась монашеская традиция, уделявшая много внимания откровению помыслов.

«Вечная амнистия»

Итак, вместо желания стать похожими на Отца Небесного и совершать, как и Он, лишь доброе и грешникам, и праведникам, людям захотелось стать подобными Ему. Иными словами, вместо того, чтобы быть похожими на Бога по делам, мы вознамерились стать подобными ему по природе. И вот для этого нам, как и фарисею из Евангелия, пришлось решать философский вопрос: какой же человек благ?

В этом нашем поиске на помощь приходят сразу два ключевых понятия – мораль и нравственность. Мораль – от латинского mos, moris – обычай, а нравственность, как нетрудно догадаться, – от глагола «нравиться». То есть моральным, или нравственным, можно назвать человека, который совершает обычные поступки и который всем (пусть и с оговорками) нравится.

Другой наш хороший помощник на пути нравственности – это закон. Если исследовать церковные каноны, то многие их положения достаточно сложно найти в Евангелии, но они по форме и даже по содержанию почти совпадают с положениями закона римского и немного – еврейского. Законный – значит нравственный. Ведь именно так и зачастую происходит исповедь: мы должны сказать, в чём провинились. При этом если по светскому закону нам бы нужно понести наказание, в том числе даже за словесные угрозы или ложь, а в Ветхом Завете – принести дорогостоящую жертву, то по понятиям школьного богословия у нас, у христиан, – вечная амнистия. Главное – побыстрее добраться до судьи и выкрикнуть ему перечень своих согрешений. Причём Он (Бог) или он (священник, ближний) почти что обязан (!) простить. Какое там исправление, гражданин начальник, или «прежде пойди…» – по закону ведь положена амнистия, прав таких у вас нету!

Собственно, «законное» прощение и стало целью. Правда, вступив на скользкую дорожку преступления и наказания, мы попали в ловушку, о которой нас предупреждает апостол Павел: преступивший одну заповедь нарушил весь закон. Ну, хорошо, в этом вы покаялись, а в другом? Вот и приходится бедному исповеднику пускаться на поиски как можно более подробных старинных опросников или современных «преданий старцев», куда они с удовольствием включают все запреты из книги Левит и свои собственные наставления. Если же такого опросника вдруг под рукой нет, то нужно самому что-нибудь изобрести. Не согрешишь, как известно, не покаешься, а не покаешься – не спасёшься.

Христианство – не про грехи…

А вот если бы Сам Христос пришёл к нашему православному батюшке на исповедь и сказал бы, мол, не знаю, как тут у вас правильно, подскажите, что нужно делать, – нашёл бы наш батюшка, в чём Его упрекнуть? Несомненно. Здесь даже и трудиться не надо, наши ветхозаветные коллеги уже всё сделали за нас: пьяница и чревоугодник, постов не соблюдает, замечен в плохих компаниях, отеческие традиции презирает, не учился, а богословствует, старших не уважает, даже родственников и маму, а уж начальников вообще ни во что не ставит, и хоть напрямую и не врёт, но на вероучительные вопросы никогда однозначно не отвечает... и многое другое. Иудеям соблазн, а соблазн – как известно, по-гречески «скандал». Стало быть, из скандалиста нужно стать моральным (обычным) и нравственным (тем, кто нравится).

Что же говорил Христос, когда Его обличали в грехах? Он предлагал судить Его не по грехам, а по делам, не по тому, что Он сделал «плохого», а по тому, что сделал доброго. Стало быть, и христианство – не про грехи, а про добрые дела.

Здесь уместно будет вспомнить, что слово «грех» – изначально не русское, а болгарское, и означало оно ошибку – либо ошибку логическую, либо не совсем верное действие – погрешность, прегрешение. Говоря проще, это наше неумение сделать доброе дело или непонимание, с какого конца за него взяться. Неумение не только простительное, но и естественное, как и в любом новом для нас деле.

Дух гордости хотел бы видеть нас либо безгрешными – не преступившими закона, либо святыми – исполнившими все его предписания, а сам Христос предлагает нам исполнить всего лишь одну (вместо всех!) заповедь и назваться великим в Царствии Божием. Мы переживаем, что не исполнили сложного «подвига», а Христос утешает нас, что и подавший чашку воды не останется без награды.

«Обыденная» святость

Не дерзость ли вообще это превратно понятое «обо́жение», желание духовного уподобления? Святая святым! Готовящимся к принятию Святых Таин Иоанн Златоуст напоминает, что и за тысячу лет не получится достойно подготовиться. Христос говорит, что нет среди людей большего подвижника, чем Иоанн Креститель, и тут же утверждает, что самый маленький в Царствии Божием больше него. Наверное, потому что Бог всё уже сделал за нас, и нам можно уже не готовиться к Его Царству, а начать строить между нами это самое Царство. Не пытаться взойти на небо, а сделать «на земле так же, как и на небе», не ждать святости, а поступать свято.

Причём все эти добрые дела – отнюдь не специально духовные, а, скорее, наоборот: о проповедниках и бесогонах Христос говорит, что не знает их, а тех, кого затем назовут библейским выражением «люди доброй воли», он, напротив, хвалит, и скучные обыденные дела вдруг оказываются сделанными для Него... И сам Христос вдруг оказывается не в пустынном месте, не в тайной комнате, не здесь или там, а рядом с нами. Этого «земного Христа» Христос небесный называет для нас ближним.

На некоторые языки это слово перевели как «сосед», а иногда можно даже сказать – прохожий, первый встречный. Не человек одного с вами кружка или партии и даже не родственник, а чужак, иногда и вовсе незнакомец. Вот, в притче о милосердном самаритянине для самаритянина избитый разбойниками оказался достаточно хорош, хотя был иноземцем и иноверцем, а в глазах священника и левита даже общие вера и национальная принадлежность не улучшили положения этого неудачника. Если задуматься, то между этими двумя – самаритянином и избитым разбойниками – есть лишь одно сходство: они оба люди, и этого оказалось достаточно, если вместо того, чтобы уподобиться Отцу, мы захотели поступить подобно Отцу.

Об исповеди ещё очень хорошо сказано в притче об изгнанном демоне и пустой душе: демон вышел из души через покаяние и ходил по пустынным местам, затем, вернувшись, нашёл эту душу чисто выметенной, но пустой. Как мы видим, в ней не было того, что мы называем грехом, но не было и спасительного дела. По похожему поводу однажды древний японский философ сказал, что люди иногда каются в мелких грехах, чтобы душа очистилась и на освободившееся место поместилось бы новое злодеяние.

Об этой же проблеме, хоть и с несколько другой стороны, говорит Христос, рассуждая о добрых делах. И злые люди, говорит Он, делают друг другу добро, любят любящих их и заботятся о своих детях. Если вы поступаете так же, то, вероятно, нет между вами разницы: вы их считаете злыми, а они – вас; другой стороны, кто-то искренне называет их или вас добрыми.

Я же говорю, не разводитесь, любите врагов ваших… – начинает Он затем Свои максимы. Апостолы возражают, мол, раз так, лучше уж не жениться, да и как вообще любить врагов, если и друзей-то не очень получается? Можно, если действовать подобно Богу. 

Если мы все – Его дети, то, стало быть, не бывает плохих детей, а есть лишь невоспитанные или больные. На детей можно злиться, и сильно, но невозможно всерьёз обижаться. Если ты сильнее, то помоги; если старше и умнее, то объясни. А если такой же слабый или больной, то не посочувствовать ли собрату по несчастью?