Крестины

Летнее утро. Солнце осторожно заглядывает в комнату, упираясь яркими лучами в стену возле кровати. Кровать большая, высокая, одной стороной она касается печи, так что от нее всегда расходится приятное тепло. Мне нравится здесь спать, потому что бабушка укрывает меня очень красивым одеялом: оно сшито из разноцветных лоскутков-треугольничков. Комната небольшая, рядом спаленка в одно окошко, а здесь три окна. Рядом стоит старый крашеный стол, возле него с двух сторон прямо на полу – две большие деревянные кадки. В них растут фикусы. Один такой высокий, что верхушкой упирается в потолок, другой поменьше, раскидистый, и занимает больше места. Бабушка, проходя мимо, говорит: «Ишь, разросся, пройти не дает, выброшу». Но не выбрасывает, а время от времени протирает влажной тряпочкой его листья. Лежу под одеялом, не шелохнусь, вылезать из тепла не хочется. Бабушка с мамой в кухне о чем-то разговаривают. Прислушиваюсь. «Завтра Ильин день, поведу Татьяну в церковь, надо покрестить ребенка, пять лет ей, а она до сих пор некрещеная, и не спорь со мной, Лида, окрещу». «Ладно, делай, что хочешь, но смотри, чтоб поменьше в деревне болтали».
«Креститься! Я пойду креститься!» Эта новость заставляет меня выпрыгнуть из-под одеяла, шлепаю босыми ногами на кухню. «Бабушка, а куда мы пойдем?» «Завтра все узнаешь». Какая-то непонятная радость наполняет мою детскую душу. Наскоро попила молока с домашним хлебушком и бегом на улицу. Здесь мои подружки, мальчишки-друзья. Мне не терпится рассказать им то, о чем услышала дома. «А я пойду креститься, креститься!» И подпрыгиваю то на одной, то на другой ноге. «Вчера мама купила мне новые сандалии!» Верка с Нинкой смотрят на меня с завистью: новые сандалии – это необычно. В послевоенные годы купить в деревне детскую обувь было сложно, поэтому большую часть лета мы бегали босиком. Эта новость через моих подружек быстро облетела всю нашу улицу.
Ближе к вечеру мама умывает меня прохладной водой, надевает красивое платьице (мама шьет сама) и… новые блестящие сандалики, поверх платья – синюю в полоску кофточку. Бабушка выходит из спаленки, подходит к красному углу, где висит икона Богородицы, что-то неслышно шепчет. Наконец сборы закончены, и мы с бабушкой идем в Кувшиново. Там живет ее брат с женой Нюрой и дочкой Ниной. Нина большая, перешла в десятый класс. И вот я, пятилетний ребенок, иду пешком семь километров. Не плачу, не жалуюсь на усталость, хотя новая обувь потихоньку натирает мне ноги. Добрались, когда солнце пряталось за дальним лесом, за огромными зелеными елями. Спать положили вместе с Ниной, она хотела мне что-то рассказать, но я так устала, что, обняв ее за плечи, крепко заснула.
Разбудили меня рано. «Пойдем в церковь на службу, постоять обязательно надо, потом будем тебя крестить», – говорит бабушка. Что такое служба, я не знаю, но раз надо, значит надо идти. «Нина станет твоей крестной мамой». «Мамой?» У меня есть мама. Я смотрю на Нину, какая она красивая! Пушистая длинная коса, большие серые глаза и платье на ней нарядное. Присев на минуточку на дорожку, встаем и идем в Чурилово. Бабушка все знает, какая она мудрая, незря к ней обращаются за советом люди в деревне.
Вот и дорога закончилась. Подходим к церкви. Это очень большой высокий дом, вовсе не деревянный, кирпичный, домом я его назвала, потому что кроме домов в своей деревне других не видела. Нина говорит, что это не дом, это церковь, а рядом колокольня, в ней наверху висят колокола, и в них звонят, когда в церкви начинается служба. Нина берет меня за руку. Мы входим внутрь. Там много людей, горят свечи, вокруг иконы, а впереди стена с иконами, одну из них я узнаю – Пресвятая Богородица – такая же, только намного меньше, висит в углу дома. Какой-то человек выходит из-за передней стены, у него что-то в руке, и оттуда идет дымок и запах. Запах мне нравится. «Кто это, Нина?» «Это батюшка, он здесь самый главный. Он будет тебя крестить». «А почему у него борода?» – спрашиваю шепотом. Нина улыбается: «Так положено». Служба, как мне кажется, идет очень долго. Ноги мои устали, и бабушка усаживает меня на скамейку. Постепенно народ выходит из церкви, остается несколько человек. Начинаются крестины.
Я не очень отчетливо помню крестины, но помню, как на меня надевали новую рубашечку, поливали водичкой, потом на розовой ленточке надели на шею маленький крестик, и Нина, взяв меня на руки, подошла к иконе и велела ее поцеловать. Много позже я узнала, что это была икона Скоропослушница. Она и сейчас на своем месте. Возле нее, спустя десятилетия, мне спокойно, я чувствую себя под ее защитой.
А тогда… Мы возвращались назад в Кувшиново, шли также пешком. Догадливая тетя Нюра, заметив утром мои натертые ножки, дала мне носочки, и теперь идти было не больно и легко. Я ребенок. Что испытывало мое детское сердечко? Радость. Радость, которая заполняла все пространство вокруг. Свершилось чудо, которое я не понимала, но осознавала, какая-то теплота наполняла меня изнутри. Дорога оказалась неутомительной. В гостях у брата бабушки нас ожидал сытный обед. Тетя Нюра успела напечь пирожков – мое самое любимое лакомство детства. Бабушка говорила молитвы, гладила меня по головке и приговаривала: «Теперь ты с Богом, Татьянушка. Свершилось!»
Плотно пообедав, немного отдохнув, мы засобирались домой: Нина вышла нас проводить. «Ну, с Богом, крестница, не забывай, что теперь я твоя крестная мать». Обняла на прощание, поцеловала, и мы отправились домой. По дороге бабушка рассказывала сказки, сама была совсем неграмотная, но сказок знала очень много. Вот и по дороге она рассказывала про Ивана в красной рубашке, как он сражался со змеем, как в жены взял прекрасную царевну. Почему у Ивана красная рубашка, я не понимала. На протяжении всей своей жизни бабушка не носила ничего красного. Видимо, красный цвет приравнивался у нее к чему-то значимому: красный угол в избе с иконами, а тут красная рубашка.
Добрались до дома к вечеру. Сон быстро забрал меня в свои объятия. Рано утром проснулась такой счастливой! Сегодня я покажу всей деревенской ребятне свой крестик, расскажу про церковь и про крестную маму Нину. Потянула руку к шее, хотела дотронуться до крестика и с испугом спрятала руку под одеялом: крестика на шее не было. Я точно помнила, что ложилась спать с крестиком, и вот его нет. «Где он? Под одеялом?» Но его нигде не было. «Бабушка, – всхлипывая, позвала я, – у меня крестик пропал». Бабушка тяжело вздохнула, пошла к матери. Я слышала, как она сказала: «Лида, зачем ты крест с ребенка сняла? Сама крест не носишь и ребенка лишила креста. Не думала я о тебе так плохо. Ладно, главное Татьянку покрестила, она крещеной пойдет по жизни». Я по-прежнему любила маму, но что руководило ею, когда она ночью с сонного ребенка сняла крестик? Она не была членом партии, работала обычной техничкой в школе. Но что запомнилось, наши бабушки крестили нас в церкви, а мы, ученики начальных классов, в школу ходили без крестиков. Почему так было? Крест – защита Бога, а лишившись его в детстве, на мою жизнь в течение многих десятилетий выпало немало испытаний.
Моя крестная Нина поддерживала со мной связь около десяти лет. И когда мы жили в Прямухине, приезжала в гости, дарила подарки. Самый дорогой для меня подарок – наручные часы. Я училась в восьмом классе, и для того времени такой подарок стал роскошью. После окончания техникума Нина по распределению уехала в Прибалтику, там вышла замуж за моряка. Постепенно связь с ней оборвалась, и дальнейшая ее жизнь мне неизвестна. Молилась ли она когда-нибудь обо мне? Не знаю. Она была юной девушкой, когда согласилась стать моей второй мамой.

Татьяна ЛЕБЕДЕВА